- Эксперты Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства считают, что термин «семейное насилие» (как и аналогичные «семейно-бытовое насилие», «домашнее насилие» и т.п.) не вполне отвечает приоритетам государственной семейной политики, направленным на повышение общественного престижа семьи и ее социального статуса.
Комиссия считает нежелательным любое использование подобных юридически неопределенных терминов. Известно, что используются они чаще всего при проведении в жизнь неблагоприятных и даже разрушительных для семьи подходов и решений.
Такая оценка основана на тщательном анализе идейного и мировоззренческого содержания концепции «семейного насилия», истории ее формирования и специфики современного применения, направленности предлагаемых в связи с ней правовых и иных решений.
Разумеется, когда речь идет о реально совершаемом или совершенном преступлении, его следует пресекать и неукоснительно преследовать по закону независимо от того, является ли преступник родственником жертвы преступления. Однако, к сожалению, меры, предлагаемые данной концепцией, выходят далеко за пределы этих здравых соображений и вряд ли могут быть признаны доброкачественными как в правовом, так и в нравственном отношении.
Очевидна, в частности, неразрывная связь этой концепции с идеями радикального феминизма, в контексте которых мужчина неизменно выступает в качестве потенциального «агрессора» в отношении женщины, а взрослые – в качестве потенциального источника угрозы в отношении детей, особенно в рамках брака и семьи, которые представляются в качестве институтов «подавления» и «насилия». Несомненна не просто неадекватность, но прямая опасность для общества таких представлений, их несовместимость с традиционными нравственными и правовыми ценностями.
Словосочетание «семейное насилие» представляется нам манипулятивным конструктом, которым пытаются вытеснить термин «преступление» (в том числе «преступление насильственного характера»), описывающий конкретные правонарушения, состав которых четко определен законом.
Выражение «семейное насилие» преимущественно используется как инструмент разрушения семьи. Под «насилием» здесь могут подразумеваются самые обычные вещи, например, мама может внушать ребенку общепринятые нормы поведения. То, что мама говорит «нельзя», можно расценить как «психологическое насилие». Или в случае материальных трудностей в семье жена или ребенок не получают денег на карманные расходы, ребенку не покупают «гаджет» последней модели. Это может расцениваться как «экономическое насилие» – ребенок расстраивается, родители должны взять кредит в банке и на последние деньги купить игрушку.
Термин «семейное насилие» так же не определен с правовой точки зрения, как и термин «нормальное воспитание». То, что вчера могло считаться нормой, например, послушание родителям или соблюдение постов в религиозных семьях – сегодня объявляется «насилием». Мы должны избегать навязывания подобных неопределенных терминов, не имеющих конкретного правового наполнения и создающих возможности для произвольных манипуляций.
Манипуляциям подвержен и сам термин «семья» – под ним очень часто неправомерно понимается любое сожительство, не основанное на зарегистрированном браке. Поэтому тезис, который мы неоднократно слышим – «основная часть всех преступлений в России совершается именно в семье» – в принципе неверен. Недопустимо называть семьей то, что ею не является. Когда мать с ребенком живет в одной квартире с неким «дядей», это не семья, основанная на браке – это сожительство, которое нельзя приравнивать к семье. И юридически и нравственно это совершенно «иной факт», не случайно у нас и закон признает многие права и обязанности людей по отношению друг к другу исключительно по факту регистрации брака.
Итак, прежде чем обсуждать столь серьезные проблемы, следует определится с терминологией, а заодно проверить статистику. Преступление остается преступлением везде – неважно, кто и где его совершает, супруг, пожарный или полицейский, иначе создается странная избирательность, не основанная на правовых нормах.
Бытовая преступность – часть общей картины преступности в обществе. Причем большинство тяжких преступлений совершается между людьми, которые хорошо знают друг друга. Везде, где люди тесно общаются, находятся вместе, могут возникать бытовые конфликты, криминогенные ситуации – в силу особенностей падшей природы человека. Если налицо настоящее уголовное насилие, то существуют правоохранительные органы, уголовное или административное преследование, а человек, его совершивший, должен быть, безусловно, наказан. Специфически выделять «насилие в семье» нет никакой нужды. Иначе получается странно: муж избил, значит жена – жертва и надо помогать, а если сосед по коммуналке – уже нет? Ведь это насилие – «несемейное»?
Важно обеспечить на основе имеющихся правовых норм доступ пострадавших от преступлений насильственного характера (и преступлений вообще) к правосудию, адекватный разбор поданных заявлений по фактам преступлений – при должной организации работы органов внутренних дел, следствия, прокуратуры и судов.
Случаи преступлений, конечно есть – и с ними и надо работать по закону, но не насильственной «профилактикой насилия». Нет никаких оснований для выделения отдельной категории, введения особого термина, подмены правового понятия "преступление" расплывчатым и неопределенным "насилие".
Соответственно неприемлемо и понятие «профилактики семейного насилия», которое открывает дверь для вмешательства практически в любую семью, в любые семейные отношения.
В свою очередь, применение «профилактики» исключительно к зарегистрированным бракам, к полноценным семьям может привести к тому, что люди сознательно не будут регистрировать брак, лишь бы не попасть под «каток» профилактики. По данным статистики, около 30% российских женщин – матери-одиночки. Сегодня в условиях не совсем адекватной правоприменительной практики семьи идут на известные «народные хитрости» – многие браки не регистрируются по банальным материальным причинам – чтобы получать чуть большее пособие, полагающееся матерям-одиночкам. Не приведет ли новая «семейная профилактика» к тем же печальным результатам, при том, что общая преступность не упадет?
Что касается самой профилактики, на нее у государства денег нет и не будет – достаточно посмотреть на наш бюджет. В связи с кризисом он уже сокращается на 10%, и возникает закономерный вопрос – за счет каких же средств предполагается оплачивать эту деятельность? Нам говорят, что некие услуги семьи должны будут оплачивать сами, изыскивая из своего бюджета средства на решение собственных проблем. Но по последним данным, в регионах до 50 % семей – малообеспеченные. Откуда они возьмут средства? Вопрос этот очень важен, особенно если вспомнить, что именно нормальная, здоровая семья не имеет сегодня фактически никакой поддержки от государства, кроме пособия на ребенка до полутора лет (причем государственное пособие на третьего ребенка введено не во всех 85 регионах, а только в 53) и «материнского капитала», который «поборники экономии» всячески пытаются отменить. Оправданно ли будет пустить ограниченные средства государства на сомнительные проекты, основанные на иностранных технологиях, которые дали известные отрицательные результаты в странах происхождения, вместо реальной, в том числе финансовой, поддержки семей?
Все это значит, что нужны иные методы работы. И церковные структуры могут быть теми самыми «модераторами», которые способны смягчать и разрешать конфликты, а не заострять их.
Репрессивные методы и принудительные вмешательства неуместны вообще, ибо способствуют скорее эскалации конфликтов, не учитывая несовершенства человеческой природы и разнообразия конфликтных ситуаций. Согласно исследовательским данным, предлагаемые новации типа «общественного обвинения» приведут лишь к росту числа дел, но не улучшат ситуации, поскольку семейная жизнь – «материя тонкая» и не поддается грубым методам принудительных вмешательств. А такие «юридические формулы» просто провоцируют войну между полами. Да и не дело Церкви заниматься ими, ее дело – формирование такой духовно-нравственной атмосферы в стране и обществе, которая не приемлет насилия, где бы оно не совершалось.
Если обратиться к статистике преступности, мы видели всплеск преступности в начале 90-х (ее уровень в 4-5 раз превышал сегодняшний!), что напрямую было связано с общей социально-экономической нестабильностью, а значит, и общим уровнем стресса в обществе. Как же тогда понимать – мы сначала допускаем рост уровня этого социально-экономического стресса, напрямую связанного с кризисом и развалом государства, а затем, не устраняя эту главную его причину, начинаем бороться с последствиями, вторгаясь в семью? Между тем именно семья была «спасательным кругом» в лихие 90-е годы, когда рухнули старые общественные и экономические структуры, именно «семейная экономика» и домашнее хозяйство позволили выжить в кризис большому числу граждан. Буквально – домашние хозяйки и семейные огороды спасли страну от голода, а роль семейного малого бизнеса в восстановлении экономики еще ждет своих исследователей. Не на эти ли ресурсы придется опираться и сейчас, в условиях масштабного экономического кризиса? И разумно ли будет подрывать своими руками этот невосполнимый ресурс, отвлекая средства и силы на бесконечные разборки и порождая исключительно «бумажный вихрь» судебных процессов?
Если обратиться к более ранним временам, то среди встречающихся у иностранных авторов описаний «средневекового изуверства» в семьях и нравах русских людей слишком часто прослеживается предвзятое отношение к России. Было бы странно основывать суждения о русской семье исключительно на описаниях Де Кюстина и ему подобных, которые и русскую баню выставляли в виде признака «варварства московитов».
Время осуждения нравов традиционных обществ с точки зрения «линейного прогресса» мировой цивилизации с западноевропейским «авангардом» ушло в далекое прошлое. Да, долго преобладало западное влияние и за основу брались ценности западной техногенной цивилизации. Однако в 21 веке все более заметными становится результаты социально-экономического и культурного развития «незападных» обществ. Происходит пересмотр устоявшихся теорий развития и той роли, которую играет в нем семья, а значит и отказ от единых и универсальных западных «рецептов счастья».
Можно вспомнить и о том, что слепое копирование иностранных рецептов уже однажды сыграло в России злую шутку с «реформаторами» – большевиками. Они до того всерьез восприняли идею классиков марксизма об «отсталости» и «отмирании семьи» в результате «прогресса», что в 20-е годы прошлого века решили не только согнать детей в общественные воспитательные учреждения, но обобществить и женщин. Неужели нужно и сейчас повторять чуждые рецепты тотального контроля над семьей, чтобы вскоре, как и большевики, убедится в их полной нежизнеспособности?
Идея о том, что «русская семья – источник насилий и извращений в принципе» – это идея «цивилизаторов», которые стремятся исправить то, чего oни именно в принципе не понимают.
Часто говорят, что наши семьи закрыты, невозможно узнать, что творится в семье, подразумевая при этом что-то страшное. Говорят, что мы учим детей «не выносить сор», потому-то ничего и не знаем о семьях. Якобы у нас «семью воспринимают как сугубо личное, частное дело». Пора прекратить неумную критику семей сорокалетней давности, «где был культ здорового ребенка "с перетяжечками"», или с позиций современных западных представлений о семье, «где главная ценность – период детства», и перейти к изучению реальных процессов в современной российской семье и ее роли в обществе.
Патриаршая комиссия по вопросам семьи, защиты материнства и детства
